В. Бензарь EU1AA/5B4AGM         "Как мы были UNLISами..."

Это было в 1950 году. С моим школьным приятелем Леней Броновцом мы занимались в секции бокса при Минском Доме Офицеров (ОДО). Тренировал нас знаменитый в СССР белорусский боксер Владимир Коган. На чемпионате Европы по боксу он вышел в полуфинал и жребий свел его с Олимпийским Чемпионом Ласло Папом. Если бы не судьба-злодейка, он был бы первым белорусским боксером, которому светила серебряная медаль. Но - увы! - наш любимый тренер был нокаутирован уже в первом раунде, а бронза тоже была высшей наградой, которую когда-нибудь завоевывали белорусские боксеры в этой весовой категории.

Дом Офицеров находился недалеко от Ленькиного дома, на Октябрьской улице. На пригорке располагался СМЕРШ, которого все боялись не только на войне, но и в послевоенные годы ( расшифровывалась эта организация как «СМЕРть Шпионам» - так говорили взрослые, - за что купил, за то и продал), а внизу, в бараке, жил Ленька с младшим братом и родителями. В это время мы уже посещали Радиоклуб ДОСАРМ (Добровольное Общество Содействия АРМии) и чарующие звуки морзянки постепенно заполнили наши головы. Мы бросили ходить в секцию бокса, чем немало огорчили нашего тренера, так как мы уже выполнили за год первый юношеский разряд, участвовали в городских и республиканских соревнованиях, и провели уже по 20 боев, что для этого времени и нашего возраста было приличным достижением. Ти-ти та-та и груды трофейного радиобарахла нам заменили все, в том числе и учебу, так как все радиотехнические устройства, звуки эфира, первые принятые позывные стали главным в нашей жизни - к большому огорчению родителей. А этот сказочный дом находился в подвале Оперного театра, где мы дневали и ночевали. Так вот, мы уже получили наблюдательские позывные - UC2-2039 был у Леньки, а у меня - UC2-2040, - и могли работать на коллективной радиостанции UC2КАА. Но добраться до ключа было невозможно - старшие фанаты «ключа и DX-а» с номерами наблюдательских позывных от UC2-2001 (Слава Симонов, его отец как раз работал в СМЕРШ), UC2-2020 (UC2-2005 был у Фридмана, UC2-2006 был у Приставки, UC2-2010 у Плавника, UC2-2019 у Радиона - позывные EW1AR, ex UC2AR, и EU1AAA, ex UC2AAA, принадлежавшие ушедшим из жизни Георгию Радиону и Валерию Приставко, еще недавно звучали в эфире), дневали и ночевали на радиостанции, а мы только могли наблюдать со стороны за их работой. Начальник радиостанции Ходыко Евгений Александрович, имевший еще до войны позывной U2BJ, бдительно следил за порядком и пробраться к ключу было невозможно. Стараниями того же Евгения Александровича мы быстро постигли азы радиотехники и уже могли самостоятельно собирать не только радиоприемники, но радиопередатчики, чем изрядно его напугали, так 14-летние пацаны могли уже делать то, чему его учили в армии и военной школе радистов, да и была уже практика коротковолновика, работающего на собранном своими руками радиопередатчике. Интуиция его не обманула и он все же иногда подпускал нас к ключу, под бдительным присмотром, так как чувствовал, что если и дальше будет нас мариновать, то мы чего-нибудь натворим. И хотя в то время все стены радиоклуба были увешаны призывами «Осторожно! Враг подслушивает!», а ежедневные политинформации о международном положении и происках империалистов дополнялись конфиденциальными беседами с нами на предмет выявления шпионов и диверсантов среди соседей и знакомых, мы с Ленькой как-то легкомысленно ко всему этому относились. То ли зеленые еще были, то-ли положение наших родителей нас спасало - а они были высокопоставленными партийными работниками, - но мы всерьез всю эту бдительность не принимали. А раз нас подпускали к ключу только раз в неделю, то мы решили выйти в эфир..... сами! Короче, стали UNLISами, и навлечь на себя, если это раскроется, гнев всего советского народа, партии и правительства, и лично Товарища Сталина. Как раз к этому времени (1950 год) запретили работать с радиолюбителями всех стран мира, разрешались радиосвязи только внутри СССР, и тому, кто уже испытал удовольствия от проведенных QSO c VK, ZL, PK, ZS, C, быстро надоели эти запреты и правдами и неправдами тайком проводились QSO с «капиталистами».

Были мы хоть и зеленые, но зато и сообразительные: решили не рисковать и попытать счастья на 160-ти метровом диапазоне, который тогда не был разрешен советским коротковолновикам и, как нам казалось, не прослушивался службой радиоконтроля того же СМЕРШ или МГБ (Министерство Государственной Безопасности). Приемник у нас уже был - немецкий танковый TORN, который мы раскопали в подвалах радиоклуба. Инженер Мальцев, который вел в радиоклубе кружок радиоконструкторов, помог нам разобраться с устройством умформера (так назывался преобразователь бортовой сети постоянного тока 27 Вольт в 220 В переменного тока, а потом обычным путем через трансформатор получить необходимые -100 В, +250 В и + 750 В), и нам оставалось только намотать понижающий трансформатор, что оказалось самым сложным делом, так как мы никогда не собирали трансформаторов.
Это был трехламповый супергетеродин на комбинированных лампах (одна лампа заменяла пентод, триод и диод), с кварцевым фильтром, его единственным недостатком был частотный диапазон - он принимал только от 1 до 7 МГц телеграфные и телефонные сигналы. А в остальном он намного превосходил здоровенную «Чайку» - 16-ти ламповый профессиональный радиоприемник полковой связи с растяжкой, диапазоном от 500 кГц до 20 МГц, на сетевых лампах 6К7, 6Ж7, 6Х6С, 6П6С. Передатчик собрали на трех немецких радиолампах RL12P35 - одна в задающем генераторе по схеме Колпитца, а две в параллель в мощном каскаде. При анодном напряжении 1000 Вольт они отдавали 100 Ватт в антенну. Выпрямитель собрали на 4-х кенотронах 5Ц4С по мостовой схеме, используя три трансформатора от какого-то приемника. Каждый из них давал по 300 Вольт переменного напряжения и 6,3 Вольта для накала. Две накальные обмотки соединили для питания накала ламп передатчика, в третьем трансформаторе домотали три пятивольтовые обмотки для питания накала кенотронов - благо, что железо было с большим окном и не стоило большого труда домотать накальные обмотки, не разбирая трансформатора. Единственным прибором была 100 Ваттная осветительная лампа на 220 Вольт, так как «неонка» для настройки передатчика была большим дефицитом и имелась только у Ходыки. А просить ее у него было равносильно самоубийству, так как он сразу догадался бы, что мы затеяли. Этой стоваттной лампой мы проверили и вторичные обмотки трансформаторов - по ее свечению мы определили, что там было вольт 250, а нагрузив выход передатчика на эту лампу, по ее яркому свечению определили, что мощность на выходе не меньше 100 Ватт. Антенну «американку» (так называли довоенные коротковолновики полуволновый диполь с питанием одиночным проводом - «windom»), длинной 81 метр, подцепили к дереву на горке, которое росло возле высокой каменной стены с колючей проволокой наверху (мы еще не знали, что находится в этом здании!), а второй к другому высокому дереву, которое находилось напротив Ленькиного дома. Между этими деревьями было как раз около 90 метров и снижение от антенны спускалось почти перпендикулярно полотну антенны. Не знаю, почему мы натянули эту антенну именно вечером - интуиция помогла или Бог, - только это нас спасло от плачевных результатов нашей авантюры. Была глубокая осень, смеркалось рано, в сарайчике, где мы собрали нашу радиостанцию, было холодно, и через час-полтора после того, как мы подвесили антенну, мы ее подсоединили через мраморный рубильник к приемнику. (Такие сетевые рубильники стояли в старых, еще довоенных, домах и один такой рубильник нашли в радиоклубе, дополнив еще одним контактом, чтобы переключать антенну с приема на передачу). Это было что-то! Проход был просто великолепный! Чехи - а их было большинство на 160-ти метровом диапазоне - гремели на 9 баллов. Это была ночь с субботы на воскресенье, у них шел какой-то тест, и станций было много. Где-то ближе к полуночи мандраж достиг кульминации и мы вышли в эфир. Позывной, конечно же, мы взяли нашей коллективной станции UC2KAA, быстренько дали CQ... и тут на нас навалились! С перепугу мы ничего не смогли разобрать, и только через полчаса мы немного освоились и стали проводить QSO. Помню и сейчас эти позывные - OK1KKR, OK1KAD, OK1KDP, OK2KAG, OK1HI и десятки других. Чехи всерьез приняли наше появление на 160 метрах и уже на следующий день оповестили всех в Европе, что русским разрешили работать с DX-ами. Проработав почти до утра и осознав всю тяжесть совершенного «преступления», мы по настоящему струхнули, сняли один конец антенны, который был ближе к дому, опустили ее на землю - благо за домом был пустырь, - попрятали по углам всю аппаратуру, а приемник я унес к себе домой.

Так как мы были уверены, что нас уже засекли и вот-вот за нами приедут, каждый сидел дома и напряженно делал домашние работы, чем вызвали умиление со стороны родителей - обычно палкой не загонишь, а тут решили детки отличниками стать! К вечеру я успокоился - никто ко мне не приехал. К часам шести подошел и Ленька - у него тоже было тихо. Этот факт придал нам смелости и мы совсем обнаглели! Всю ночь просидели на 160-ти метровом диапазоне, и даже сработали с одним американцем W2CAA!
Опять повторили процедуру демонтажа радиостанции и, не выспавшись, отправились в школу. Так продолжалось целую неделю. Наработавшись вдоволь, мы, наконец, пришли в радиоклуб, хотя раньше мы приходили туда каждый день. Евгений Александрович встретил нас хмурый. «Ну что, уроки, небось, всю неделю делали, к зимним каникулам готовитесь?». «Да - соврал я, не краснея. - Мама ругается, что пропадаю в радиоклубе, пришлось срочно выдвигаться в передовики и получать хорошие оценки». «А ты, Ленька, тоже наверстывал?»
«Да мы вместе уроки делали, так лучше запоминается» - не моргнув глазом соврал Ленька. «Ну, молодцы-отличники, пойдемте ко мне в комнату, я вам подарок сделаю за отличную учебу». Мы с Ленькой посмотрели друг на друга и поняли, что будет нагоняй. Причем большой. А так как бежать было некуда, мы, опустив головы, поплелись за Ходыко. Закрыв дверь на ключ, он спросил со злостью (а сам Ходыко был добрейшей души человек, вывести его из себя было невозможно, а хладнокровие пришло к нему еще с тех времен, когда он со своим братом выступал в цирке и у них был номер - Евгений Александрович идет с шестом наперевес, для равновесия, по проволоке, а на его голове делает стойку его брат - голова к голове!): «Ну что, засранцы, наработались на 160 метрах? Да еще позывным UC2KAA? Что, фантазии не хватило придумать какой-нибудь другой позывной? И куда антенну подцепили - прямо к зданию, где расположен СМЕРШ! Вы что, в колонию загреметь хотите? А мне каково? Хорошо, что знакомые чекисты меня знают. Так, мол, и так, Евгений Александрович, что это ты регламент нарушаешь? Ты что мальчик - на тебя это не похоже. Это же подсудное дело, как объяснить изволишь? Ты же сам должен инструкцию соблюдать и других проверять, чтобы не нарушали. А сам? Демонтируй передатчик и сними антенну. Пусть это останется между нами, ты человек проверенный, начальству докладывать не будем. Но чтобы такое больше не повторялось». Тут мы уже, честно говоря, чуть не наложили в штаны от страха. Да и самое неприятное было в том, что мы подвели хорошего человека, который был для нас старшим товарищем. Мы ему честно все рассказали - и как радиостанцию построили, и как антенну по ночам натягивали. После нашего рассказа он немного потеплел, глаза его подобрели и, не сумев побороть любопытство, спросил: «Что, все сами собрали? И задающий на RL12P35? И выпрямитель? А как вы ухитрились антенну подвесить на здание СМЕРШ? Там что, часового не было?» Тут мы наперебой стали ему все рассказывать - и как антенну на дерево, напротив этого треклятого здания, натягивали, забираясь на самую макушку дерева, и как с американцем работали, и как разбирали все по углам каждое утро. Долго он не мог сердится, и в конце концов, сказал: «Таких шустрых пацанов, как вы, я еще не встречал. Это же надо натянуть антенну на СМЕРШ, где находится передающий центр! Это же надо!» Тут он вполголоса, как заговорщик, сказал: «Чтобы никому ни-ни, о чем здесь говорили. Вас засекли сразу, но не в Минске, а в Бресте, и никак не могли понять, откуда идет передача! Весь Минск объездили, а вот догадаться, чтобы под носом у контрразведки работать, никому в голову не пришло». Тут в дверь его комнаты три раза стукнули, он ее открыл и впустил военного, сразу же закрыв за ним дверь. «Ну, Женя, показывай своих орлов! Так, так. Будем знакомиться - меня зовут Иван Петрович. Не гарантирую, что тебя, Валя, и тебя Леня - обратился к нам военный - не влетит как следует. Особенно Вале, мать у тебя с крутым норовом. Небось, не раз за двойки армейским ремнем полосовала по заднице?» «Он все знает» - с ужасом подумал я. «А теперь слушайте меня внимательно. Во-первых, никогда нельзя подводить человека, который делает вам добро. Тем более, что вы знали, что Евгений Александрович лично отвечает за радиостанцию, как начальник. Во-вторых, я смотрю, что вы способные хлопцы, и если будете вести себя хорошо, то Женя разрешит Вам каждый день работать на рации - так, да?» - обратился он к Ходыке. «И третье. Раз вы такие ушлые коротковолновики, да еще хорошо освоили 160-ти метровый диапазон, смонтируете всю вашу аппаратуру под руководством Евгения Александровича в одном месте. И никому ни слова - это военная тайна, понятно?».

Так закончилась наша карьера unlisов.

Как я чуть было не попал на землю Франца Иосифа


В 1962 года оставалась непокоренной новая "страна" по списку DXCC - остров "Земля Франца Иосифа". К этому времени Леонид Лабутин - UA3CR - , неоднократный Чемпион Всесоюзных соревнований коротковолновиков, известный в СССР и за его пределами, как настоящий фанат-коротковолновик, начал подготовку к этой первой радиолюбительской экспедиции. Тогда получить разрешение на такую радиоэкспедицию было непростым дело. Прежде всего, этот человек должен был иметь незапятнанную «досаафовскую» репутацию, быть активистом ДОСААФ и, естественно, быть известным и опытным коротковолновиком. Леонид обладал всеми этими качествами и был одним из первых  в СССР - вместе с Александром Камалягиным  UA4IF - который освоил радиосвязь на одной боковой полосе - SSB. Приехав зимой в командировку в Москву, я встретился с Леонидом и в субботу мы поехали к нему на "дачу", расположенную в 75 км от Москвы. "Покатаемся на лыжах, растопим буржуйку, а заодно я тебе покажу тебе свой "шэк". Лабутинская "дача" представляла собой, как и положено настоящему радиолюбителю, склад всякого радиохлама, имела площадь около 20 кв.метров, буржуйку и большой дубовый стол, стоящий около единственного маленького окна. На нем размещалась его коротковолновая радиостанция. Леонид имел по тем временам, пожалуй, самый лучший немецкий трофейный радиоприемник "Т9К39", усовершенствованный вариант известного немецкого военного радиоприемника выпуска 1936 года "Е-52" - ветераны-коротковолновики хорошо помнят этот аппарат, мечта любого коротковолновика того времени. В конце 50-х на вооружении войск связи Красной Армии поступил радиоприемник "КРОТ", который оказался неудачной попыткой скопировать "Е-52". "Крот" был в три раза больше размером и весил более 90 кг, против 30 кг "Е52".
Перед началом второй Мировой войны это был самый совершенный радиоприемник в мире, который стал серийно выпускался в Третьем Рейхе с 1936 года. По сравнению с "КУБ-4", и появившихся позже "КВ-М" (батарейный вариант, на лампах 2К2М) и "Чайкой" (сетевой вариант на лампах 6К7, 6Х6 и 6П3), "Е-52" перекрывал диапазон 200-13 метров (последняя модификация радиоприемника "Е-52" под названием "Т9К39" перекрывал диапазон 200-9 метров), имел внутренний блок питания, зеркальную шкалу, кварцевый фильтр, высокую чувствительность и избирательность, которую обеспечивали два УВЧ с высокодобротными преселекторами и отличную стабильность частоты. В радиоприемнике использовались радиолампы, наподобие "пальчиковых" - RL12P2000, которые  появились в СССР только в 60 годах. У меня до сих пор исправно работает "Е-52",  подаренный мне Геной Шульгиным - RZ3AU, в котором стоят радиолампы, маркированные 1935 годом!  Честно говоря, таких радиоприемников  в то время в СССР было не более десятка, и на них работали постоянные победители и призеры Всесоюзных соревнований ДОСАРМ (позже - ДОСААФ) - UA3CR, UA9DN, UB5WF, UA3AW. У Леонида был единственный Т9К39. Как он мне рассказывал, он умудриться вынести его со своего закрытого НИИ для работы в соревнованиях,  охмурив начальство своими титулами. Передатчик  у Леонида был самодельный, в нем использовались тоже отдельные блоки трофейных немецких передатчиков, а выходной каскад был собран на лампах RS391, по внешнему виду напоминавшие наши ГУ-81, только размером поменьше и отдававшие такую же мощность, как и ГУ-81.

"Дача" на садовом участке в 4 сотки (тогда больше не давали советским людям, что бы не забуржуились) не позволяла расположить антенны на все любительские диапазоны, поэтому он попросил своих родителей - а они его поощряли в его увлечении - взять участок на самом краю садового кооператива, и Леонид мог использовать стоящие рядом с лесом деревья для антенн низкочастотных диапазона. После лыжной прогулки мы растопили буржуйку, она быстро нагрела «шэк», мы выпили по чарке, разговорились, и Леонид предложил мне поработать на его радиостанции. Конечно, по сравнением с моим кустарным передатчиком на ГК-71 и радиоприемником "КВМ" это была фантастика! Мечта радиолюбителя! После того, как я рассказал ему о своей аппаратуре – а  мы боролись на равных во Всесоюзных соревнованиях коротковолновиков в 1956 году, когда в телеграфе первым был он, UA3CR, а вторым - я, UC2AA, а в телефонным (работали тогда АМ) он был третьим, пропустив вперед меня и Щенникова  UA4FE, который и стал Чемпионом СССР,
Леонид зауважал меня и открыл свою "тайну" о поездке на ЗФИ – так называлась Земля Франца Иосифа. Этой идеей загорелся и я - правда, Леонид сразу же оговорился, что он с радостью  возьмет меня с собой, только оказать помощи не сможет, потому сама процедура оформления всех документов, получения позывного, согласование с Министерствами и ведомствами поездки на остров, который был на полувоенном положении, представляла большую проблему. И помог ему, к тому времени заслуженному в радиолюбительском мире человеку, сам Эрнест Теодорович  Кренкель, Герой Советского Союза, полярный радист. Все вопросы пришлось пробивать с трудом, особенно поездку на остров, являющийся приграничным.
"Если сможешь сам пробиться на Диксон, мы будем перебираться на ЗФИ и работать вместе. Единственное, что я прошу для тебя сделать по прибытии на Диксон, так сказать, что ты член команды. Ты сам понимаешь, что с твоей репутацией нарушителя досармовских правил ты можешь поставить под угрозу всю экспедицию, хотя я тебя уважаю и поддерживаю во всем". Я это понимал и был благодарен Леониду за то, что он все откровенно мне высказал. Конечно же, если мои действия хоть как то помешают этой экспедиции, то я сам отойду в сторону. Мы договорились, что я еду как бы самостоятельно тоже на ЗФИ и моя поездка никак не связана с этим мероприятием под эгидой Центрального Радиоклуба ДОСААФ. Мы договорились информировать друга о том, как будут идти дела у каждого, и на следующее утро Леонид отправился на электричке на работу, а я - к своим родственникам в Москве, что бы вечером уехать в Минск.

Февраль 1962 года. Я работал на Минском радиозаводе инженером, и был на хорошем счету. В досаафовском руководстве ко мне относились двояко: с одной стороны, радиолюбитель- коротковолновик, которого по нескольку раз в году закрывали за нарушение правил работы с капстранами, начиная с 1954 года, когда еще не разрешили советским коротковолновикам работать с "капиталистами", а с другой – передовик производства, мастер спорта СССР, ударник коммунистического труда, секретарь комсомольской организации цеха. И если в первое были посвящены только радиолюбители, для которых это занятие являлось просто хобби, то второе было известно всем, в том числе и советским органам, которые всегда усаживали меня в Президиум во время торжественных заседаний, посвященных Дню Радио, и меня знали и Министр связи БССР, и представители МО и КГБ. Помня наш уговор с Лабутиным, я разработал план с обоснованием такой поездки на ЗФИ, что бы в полярных условиях, заодно с работой в радиолюбительском эфире,  испытать одно изделие, выпускаемое нашим цехом - предусилитель для шумомеров сантиметрового диапазона в измерительных радиоприемниках. Мой московский друг Володя Рыбкин - UA3DV, - посоветовал мне использовать проверенный жизнью способ – в радиоклубе говорить, что тебя посылают в командировку на ЗФИ, а на работе – что я являюсь участником радиоэкспедиции на ЗФИ по линии радиоклуба. Благодаря его советам, мои дела пошли веселее. В радиоклубе на заседании секции КВ мне дали бумагу о том, что Минский Радиоклуб не возражает против моей работы в эфире с ЗФИ, а с этой справкой на работе через профсоюзную организацию цех выделили суточные и проездные на мою командировку, которых хватало только на дорогу в один конец. Когда все бумажки были собраны, я двинулся в Москву.

Лабутин тем временем собирал аппаратуру и железо, которого набралось до 500 килограмм. Он все рассчитал заранее, что бы ничто не могло сорвать намеченную радиоэкспедицию, потому что уже все американские журналы , да и тысячи коротковолновиков, ждали с нетерпением появления в эфире новой страны. А на Севере всяко бывает, и он вез с собой двойной комплект SSB возбудителей с двумя усилителями мощности на паре  813-х и двумя высоковольтными выпрямителями на мощных диодах, которые он умудрился раздобыть в одном НИИ и которые еще не прошли госприемку. Я помог ему дома все собрать, так как  в Центральный Радиоклуб в Москве показаться  я, естественно, не мог. Мы договорились, что он вылетает первым до Архангельска, откуда самолетом "Полярной Авиации" мы уже вместе добираемся до Диксона, где нас должен встречать мой тезка Валентин Игнатченко - UA0AZ, - начальник радиоцентра Севморпути.  Рейсы на Архангельск уходили каждые два дня, мы взяли билеты, и Леня отправился первым, что бы ждать меня там через два дня. Летали тогда на самолетах  ИЛ-14 с остановками и дозаправками, и полет продолжался около 7 часов. В Москве я останавливался у моих родственников, мой дядя работал в ЦК КПСС и заведовал каким- то отделом, жили они на Кутузовском Проспекте в ЦэКовском доме. Он обычно не интересовался моими делами, так как по натуре был суровым и своенравным человеком, однако за обедом поинтересовался, куда я лечу в такую даль. Я ему рассказал о моем увлечении, он что то пробурчал и сказал, что там, куда я собрался, закрытая зона и если возникнут у меня проблемы, то пусть я позвоню ему.

Через два дня в Архангельском аэропорту меня встретил Лабутин и мы пошли в "здание" - это было одноэтажное строение барачного типа, которое только при сильном воображении можно было назвать аэровокзалом. Там уже лежало в углу все барахло и на следующий день мы должны были самолетом  "Полярной Авиации" лететь на Диксон. Это была иерархия Главсевморпути и начальником "Полярной Авиации" был генерал Шевелев, друг Кренкеля. Лабутин не предупредил меня, когда мы брали билеты - наверно, забыл, - что оплата билета рейса "Аэрофлота" действительна до Амдермы, а дальше билеты уже бронируются "Полярной авиацией", потому что лететь на Диксон советскому человеку никто просто так не разрешит, если ты не полярник. А мы были совсем не полярники, а радиолюбители. И если у Леонида было забронировано место для него и багажа, то я был как бы никто, потому что такой брони не имел. Нам все же удалось уговорить начальника аэропорта, показав все бумаги - командировочное удостоверение, письма, которые были в полном порядке с круглыми печатями, но не было на них главного - визы Шевелева, а без нее меня просто не пустят в самолет. После более близкого знакомства с начальником аэропорта в его кабинете, под звон стаканов с белорусскими «первачом», яблоками и салом, он пообещал все устроить. На следующее утро Виталий Александрович – «Саныч», как его называли полярники - с мрачным видом мне сказал: "Хреновые твои дела, Валентин. Генерал Шевелев запретил мне бронировать тебе место до Диксона, и отправить ближайшим рейсом в Москву. Кто то ему сказал, что ты какой то радиолюбитель-нарушитель, и что в Москве даже не знают, что Бензарь Валентин летит на ЗФИ. Так что иди в мою комнату и звони в Москву, да выясняй, что к чему." В сложном положении оказался и Лабутин - пол тонны груза надо было погрузить в самолет, так  как у полярников, летящих на смену, своего барахла хватало, и, конечно же, сначала загрузят их, а потом уже и Ленино железо, коли не будет перегруза.  А то что перегруз будет, сомневаться не приходилось - обычно все рейсы Полярной авиации забиты на полную катушку, так как кроме оборудования, почты и некоторых продуктов, сами полярники везли с собой съестные припасы и гостинцы в стеклянной таре, без которых не обходится ни один рейс.

Первым делом я проанализировал, что могло стать причиной телефонного звонка, да еще на таком высоком уровне? Я сразу позвонил Володе Рыбкину - с Леонидом бесполезно было говорить на эту тему, так он был в панике, что не удастся погрузить железо в самолет, и никакого дельного совета я не мог ему дать. Ставилась под угрозу сама экспедиция, так как до начала WPX DX SSB CONTEST оставалось 10 дней. "Валя - сразу сказал он, - тебя кто-то заложил, и я думаю, Демьянов, начальник Центрального Радиоклуба. А кто растрезвонил, что ты едешь с Лабутиным - не знаю. Звони Кренкелю, с Шевелевым он по корешам. Я попробую позвонить Эрнесту Теодоровичу, но моего авторитета здесь не хватит". Первая информация испортила настроение. Осталось добраться до Кренкеля - лично мы не были знакомы, но фамилию мою знал, так как на каждом заседании ЦРК при обсуждении вопросов, касающихся нарушении "Инструкции по эксплуатации любительских приемно-передающих радиостанций", Бензарь - UC2AA, - был у всех на слуху. Однако это вариант я не стал даже прорабатывать. Что скажет Кренкелю нарушитель Бензарь? Что его, Героя Советского Союза, знаменитого полярного радиста, закрывали тоже за нарушение инструкции и лишали  работы за коллекционирование почтовых марок? И не давали работать в эфире? Вряд ли он за меня вступится, он сам уже напуган системой. Вот если через партийного чиновника, который скажет, что он, радиолюбитель Бензарь, UC2AA, по молодости наделал глупостей, а на самом деле сознательный советский человек , тогда может и решиться Кренкель позвонить Шевелеву и тот даст эту чертову бронь на самолет? И я решил позвонить своему дяде, Тупицыну Михаилу Николаевичу, зав. отделом ЦК КПСС, вспомнив наш последний разговор. Когда он услышал мой голос, выругался и сказал, что мать мне задницу ремнем мало драила, что всякой хреновиной занимаюсь. "Какая там командировка? Брехун ты. Ладно, последний раз помогу, чтоб никаких полярных экспедиций больше не было, Кренкель сраный. (Когда он злился, то всегда ругался). Сиди и жди, скажу, что б тебя Шевелев пропустил». Действительно, через двадцать минут раздался звонок, начальник аэропорта поднял трубку, сказал "Есть, товарищ генерал" и опустил ее на рычаг. "Ну все в порядке, Валентин. Полетишь на свою ЗФИ. Шевелев дал добро". Это первый и последний раз, когда я воспользовался тем, что мой дядька работает в ЦК КПСС. После этого случая я года три даже не заезжал к ним домой - стыдно было.

На этот раз все было в норме, загрузка была расчетной, бензина хватало до посадки на резервный аэродром и мы тепло попрощались. Перед вылетом Саныч познакомил нас с командиром самолета Анатолием (перед этим, как нам пояснил Саныч, на Севере не принято называть фамилии членов экипажа "не штатным" пассажирам), и вот уже наш ИЛ-14 берет курс на Нарьян-Мар. После дозаправки, следующая посадка - в Амдерме. Здесь нелишне упомянуть, что за время полета мы все перезнакомились, я рассказал полярникам нашу историю (Лабутин был в плохом настроении, так как он понимал, что мы потеряли много времени и его надежды отработать в CQ DX SSB Conteste из ЗФИ –отдельной страны по списку DXCC- улетучиваются ), все посмеялись над нами, но тем не менее зауважали, когда борт-радист послушал, как я работал на ключе и сразу предложил мне работу на Севере. «С таким ключем и ухом, как у тебя, заработаешь неплохо на Севере.» Я пытался оспорить утверждения полярников и борт-радиста, утверждая, что Леонид Лабутин - а это было правдой – лучший коротковолновик СССР и он лучше меня знает все хитрости радиоэфира. Но Леня был замкнутым человеком, это вызывало у окружающих некоторое отчуждение, так как на Севере любили открытых и не высокомерных людей. А Лабутин к таким не относился, считая, что он выполняет важную «миссию» ЦК ДОСААФ и ЦК ВЛКСМ (я только в самолете узнал, что он имеет рекомендации и ходатайства ЦК ВЛКСМ на эту поездку). Короче говоря, после того, как я достал из заветного чемодана пару бутылок «Столичной», кусок белорусского сала и сладкую украинскую луковицу величиной с кулак, мы забыли о Лабутине и я стал участником, а скорее, слушателем полярных историй, которыми была так богата жизнь полярников. Потом появились поочередно члены экипажа, я достал водку, и вот я уже нахожусь в самом заветном месте – кабине экипажа.
Я всегда восхищался летчиками. Это шло еще от детства, когда немцы захватили Днепропетровск – а я там остался с бабушкой Ивановой Анастасией Алексеевной и дедушкой Ивановым Афанасием Емельяновичем. Их родственники проживали в деревне Любимировка, на левом берегу Днепра, напротив аэродрома, и мы, пацаны, наблюдали за полетами немецких самолетов, взлетавших и приземлявшихся на бывшем советском аэродроме. Мы отличали все марки немецких самолетов, не зная их названия, естественно. Уже после войны, по книжкам я определил, что одномоторные самолеты с загнутыми вверх крыльями были «Мессершмимтт-110», двухмоторные - «Юнкерсы», «рамы» - «Фокке-Вульфы» - как их мы называли за раздвоенный фюзеляж. Наших, советских, мы не знали и не помнили, так как в 1943 году небо было оккупировано немецкими самолетами. И вот в один из летних дней на аэродром рано утром налетели наши, советские, самолеты - одни с длинным носом и большими крыльями ЛАГ-5, и короткокрылые, бочкообразные штурмовики «ИЛ-2». За несколько десятков минут аэродром был уничтожен вместе с самолетами, огромные клубы черного дыма, сопровождавшиеся разрывами боеприпасов – вот и все, что осталось от него. Эти воспоминания остались на всю жизнь. Я бредил самолетами, и моя мама после окончания 4-х классов не смогла уступить моим требованиям и попыталась отдать меня в Суворовское училище. Увы! – к этому времени у меня уже была небольшая близорукость, зрение было 0,9 и меня забраковала приемная комиссия. Так кончилась моя летная карьера, хотя в душе я чувствовал, что Чкаловым не буду, но Бензарь был бы отличным летчиком.
Когда я поведал моим новым друзьям эту историю, командир самолета – а мне в это время должно было стукнуть 26 лет, а ему – 36 лет, - завел меня в пилотскую кабину и дал потрогать рычаг управления. То, что увидел, было пределом моих мечтаний – впереди было синее-синее небо, периодический изменяющийся шум двигателей (самолет шел на автопилоте) и рядом заветный рычаг, который управлял этой волшебной машиной! Анатолий понял, скорее, почувствовал, что я интуитивно понимал – самолет ведет автопилот, и мое символическое прикосновение к рычагу будет недостаточным, что бы подарить мне радость покорения этого алюминиевого монстра. Он выключил автопилот и научил меня тому, чему учили их в летном училище. А когда через десять минут я уже самостоятельно держал курс, Анатолий понял, что сделал мне самый дорогой подарок в жизни. Посадка в Амдерме была короткой, мы заправились, метеорологи дали добро на вылет – Диксон принимает, но надо спешить. Если не будет встречного ветра, то приземлимся на Диксоне аккурат за час до надвигающегося циклона.

А дальше произошло все наоборот. Был встречный восточный ветер, скорость самолета упала до 280 км/час, по мере приближения к Диксону ветер усиливался, и за час до приземления Диксон закрылся из-за густого тумана. Ближайший аэродром был в Хатанге, и мы дотянули туда на резерве. На удивление, в Хатанге была прекрасная, безветренная погода, температура минус 50 градусов по Цельсию. Радиоцентр дал сводку погоды: на Диксоне туман усилился. Была пятница предпоследней недели марта 1962 года, до теста оставалось чуть больше недели, и надежды поработать с ЗФИ таяли, как весенний (в Европейской части СССР) снег. Каждый день вылет откладывали, и если для полярников это было привычным делом, то для нас наступающей бедой. Валентин Игнатченко (UA0AZ) был в курсе событий, и каждый день мы от него получали неутешительные радиограммы – Диксон был закрыт. Через пять дней возникла уже проблема у полярников: они летели на смену, везли почту, продовольствие и какую-то важную документацию (уже позже от Валентина мы узнали, что это было связано с испытаниями водородной бомбы на Новой Земле) и откладывать отлет из Хатанги было невозможно. Последняя радиограмма Шевелева гласила: «Вылет, несмотря на любую погоду на Диксоне».
К этому времени 15 здоровых мужиков выпили все запасы спиртного, после чего опустошили утлый складик сельпо, где оставалось 25 пол литровых бутылок питьевого спирта (я до сих пор помню эти бутылки, на которых было выдуто «Питьевой спирт. Архангельский вино-водочный завод им. 16 партсъезда»), закусывая все это котлетами из оленины, которые искусно готовил хатангский завмаг. 20 марта 1962 рано утром года самолет «Полярной авиации» взял курс на Диксон. Через два часа полета темно-голубое небо заволокло тучами, и за 30 минут до приземления радиоцентр дал сводку: видимость 300 метров, ветер 0,5 м.сек, температура минус 37 градусов. Посадка запрещена. Горючее было на исходе, возвращаться некуда (ближайший аэродром Хатанга). Теперь жизнь всех зависела от одного человека – командира корабля. Никакие мер предосторожности в этой ситуации не понадобятся – или Анатолий посадит самолет на полосу, или он разобъется. Другого не будет. 300 метров видимости при скорости 180 км/час давали надежду только на чудо. И Анатолий это чудо совершил. Когда ИЛ-14 разворачивался на взлетной полосе, первое, что услышали мы все – это вой сирены пожарной машины. Этот звук исходил как бы из неоткуда, так как самой машины не было видно. И только через минуту вырисовался ее силуэт. Через пару минут двигатели остановились, открылся люк и первым по приставной лестнице вбежал Валентин. Он крепко обнял Анатолия, который уже готовился спуститься с борта, и сказал: «Спасибо тебе, старина, что всех спас». Анатолий ответил: «Дело привычное. А на кой хрен мы тогда летаем на Севере? Спасибо за ближний привод, Валентин. Ты знаешь, у меня высотомер отказал уже на 1000 метрах – вот единственное, что меня напугало. Виталька выручил – он что-то там накрутил и сказал мне, что по слуху постарается дать примерную высоту снижения, используя силу радиосигнала. Да и эти два радиолюбителя помогли – они с Виталькой что-то колдовали и полосу я увидел аккурат в метрах двухстах».
Валентин Игнатченко –UA0AZ – встретил нас, как и подобает хозяину. В двухэтажном деревянном доме барачного типа, где он жил с женой, он выделил нам спальную комнату и отдал в наше распоряжение свою радиостанцию. Это был новый передатчик Р-641, модернизированный для северных условий, имевший диапазон до 25 МГц. На выходе были две лампы ГУ-80, что по тем временам считалось большой роскошью. Радиоприемник «Крот» и еще один морской итальянский приемник «Маркони» давали возможность слышать сразу два любительских диапазона. Однако Леонид спешил – до теста оставалось пять дней и он вместе с Игнатченко пытался найти пути вылета на ЗФИ. А погода тем временем ухудшалась. Густой туман сменился штормовым ветром при температуре воздуха минус 25 градусов мороза, пурга делала видимость нулевой и мы могли перемещаться от здания к зданию только держась за натянутые канаты – такие погоды нередко бывали на Диксоне и еще до войны, как только был организован радиоцентр на Диксоне, между строениями были сделаны такие «направляющие». По прогнозам синоптиков такая погода будет держаться не менее недели, что окончательно похоронили наши надежды отработать в CQDX SSB Contest c Земли Франца Иосифа.

Грустный Лабутин стал приспосабливать свой SSB возбудитель к передатчику Р-641, что бы хоть как то компенсировать моральные потери – Диксон представлял Азиатскую часть СССР, находился в редкой зоне и были неплохие шансы отработать в зачете коллективок позывным UA0KAR. Близость Европейской части давали преимущество азиатского континента в очках, хотя Валентин Игнатченко говорил, что прохождение на Диксоне в конце марта коварное, может быть аврора и проще провести QSO с американцами или австралийцами, чем с Европой. Тест мы отработали неплохо, и хоть прохождение было неустойчивое, в pile-up проводили по 100-150 радиосвязей в час. В результате UA0KAR оказалась первой в Азии и десятой в мире. Когда мы проснулись после теста, в окно ярко светило Солнце, синело небо, было безветренно и морозно – около минус 35. Была бы такая погода неделю назад! Между тем Диксон открылся для полетов и каждый день аэродром принимал по 3-4 борта. Леонид занялся упаковкой экспедиционного радиоборудования, а я занимался написанием отчета, что бы успеть отослать его во время, так как планировалось отработать с ЗФИ не менее месяца.

Несмотря на все старания Игнатченко и свою солидную должность – начальник Радиоцентра, - даже ему не удавалось договориться с авиаторами взять с 500 кг. груза двух радиолюбителей, так как кроме него да еще нескольких радистов никто не знал о таком «спорте». На трассе Диксон – ЗФИ всегда была напряженка и посторонние лица не имели шансов как то спланировать свою поездку, так как во всех радиолюбительских журналах уже прошла информация о такой экспедиции и все с нетерпением ждали ее начала. Каждое QSO c UA0KAR начиналось с вопроса – когда начнете работать с ЗФИ. Десятки тысяч коротковолновиков не хотели упустить свой шанс и получить новую страну. И вот, наконец, нам повезло. На ЗФИ должен лететь борт Анатолия, который знал нас по Хатанге. Правда, рейс был грузовой, и все было расписано до килограмма. А здесь опять пол тонны радиолюбительского «барахла» и два фанатика-коротковолновика, суммарным весом 140 кг. Игнатченко сразу отбраковал бензоагрегат АБ-1, два выходных каскада, кабели и антенны. «Ребята, я договорился с начальником радиостанции, он даст в Ваше распоряжение резервные передатчик Р-641 и антенное поле с двумя диполями Надененко, так что перекроете диапазон от 80 до 10 метров. Берите два возбудителя и все, одежду получите на ЗФИ.» Это сообщение ошеломило Леонида. Столько было затрачено сил на изготовление аппаратуры, все было компактным и легким, кроме АБ-1. Вариант со штатной аппаратурой был рискованный, так как в любое время может понадобиться служебная радиосвязь и работать мы не сможем. Как он не пытался уговорить и Валентина, и Анатолия, те были непреклонны. Их можно было понять – это их работа, и очень ответственная работа. Ради важной – для нас, а не для полярников – работы в эфире, которая была для них забавой, никто не хотел рисковать. Я это понял сразу, хотя Леонид и пытался апеллировать к ним, убеждая их в важности этого мероприятия для пропаганды радиоспорта и развития коротковолнового радиолюбительского движения, показывая бумажки ЦК ДОСААФ, ЦК ВЛКСМ и Общества Попова. Я пытался его угомонить, напоминая ему, что эти люди и так много для нас сделали, но он вошел в раж, стал связываться с Кренкелем и ЦК ВЛКСМ. Дело дошло до того, что Анатолий сказал, что он вообще не возьмет его в самолет.

В конце концов мы оказались перед выбором – или Лабутин едет с резервным возбудителем и выходным каскадом, или едем вместе с одним возбудителем и будем работать вдвоем. Я понял, что Лабутин выберет первое и я был с ним согласен, так как срывать радиоэкспедицию из-за одного человека было бы глупо, хотя в душе было обидно. Да тут он вдруг выпалил при Анатолии и Валентине, что я вообще не имею официального отношения к этой радиоэкспедиции, так как приехал сюда добровольно и что против моей поездки возражали и ЦК ДОСААФ, и Центральный Радиоклуб. Опешили и те, от кого зависел полет на ЗФИ. «Ты что это друга своего продаешь? В общем, Леонид, ни хрена я тебе не помогу, свои бумажки сунь в одно место» - подытожил командир самолета. Теперь уже мне пришлось умолять Анатолия, чтобы летел Лабутин, так как на самом деле он официальный руководитель этой радиоэкспедиции на остров, и я доволен тем, что побывал на Севере, поработал в тесте и познакомился с замечательными людьми. Переночевал я у радистов, Лабутин остался у Валентина, а на утро, перед вылетом я распрощался с командиром и экипажем. Анатолий подошел ко мне и сказал: «Если хочешь, я тебя возьму на борт. Мне до ж… эти запреты». «Анатолий, я тебе благодарен, но это действительно правда – поработать с новой страны в радиолюбительском эфире мечта любого коротковолновика, и работа эта не зависит от того, кто туда полетит. Тот, кто будет оттуда работать, будет работать для десятков тысяч таких же фанатов, как и мы, а я вместе с Лабутиным работать не смогу. Так что еще раз прошу тебя, доставь его на остров в целости и сохранности». Мы обнялись, Анатолий зашел в самолет и через десять минут машина взлетела, взяв курс на Землю Франца Иосифа. После этого случая я лет десять не встречался с Лабутиным, потом обида как то ушла, и когда на одной из радиолюбительских конференций он неожиданно подошел ко мне и сказал, что он сожалеет о случившемся, я ему поверил. Потому что он был такой же фанат, как и я, и принес радость тысячам коротковолновиков.

В. Бензарь (EU1AA/5B4AGM).